Критика и публицистика - Страница 19

3 См. Денница, "Обозрение русской словесности", стр. LXXIII. (Прим. Пушкина.)

КАРЕЛИЯ, ИЛИ ЗАТОЧЕНИЕ МАРФЫ ИОАННОВНЫ РОМАНОВОЙ

Описательное стихотворение в четырех частях Федора Глинки. - СПб., в типографии X. Гинце, 1830 (VIII - 112 стр. в 8-ю д. л.). {1}

Изо всех наших поэтов Ф.Н. Глинка, может быть, самый оригинальный. Он не исповедует ни древнего, ни французского классицизма, он не следует ни готическому, ни новейшему романтизму; слог его не напоминает ни величавой плавности Ломоносова, ни яркой и неровной живописи Державина, ни гармонической точности, отличительной черты школы, основанной Жуковским и Батюшковым. Вы столь же легко угадаете Глинку в элегическом его псалме, как узнаете князя Вяземского в станцах метафизических или Крылова в сатирической притче. Небрежность рифм и слога, обороты то смелые, то прозаические, простота, соединенная с изысканностию, какая-то вялость и в то же время энергическая пылкость, поэтическое добродушие, теплота чувств, однообразие мыслей и свежесть живописи, иногда мелочной, - все дает особенную печать его произведениям. Поэма "Карелия" служит подкреплением сего мнения. В ней, как в зеркале, видны достоинства и недостатки нашего поэта. Мы, верно, угодим нашим читателям, выписав несколько отрывков, вместо всякого критического разбора {2}.

(Монах рассказывает Марфе Иоанновне о прибытии своем в Карелию.)

"В страну сию пришел я летом,

Тогда был небывалый жар,

И было дымом все одето:

В лесах свирепствовал пожар,

В Кариоландии горело!..

От блеска не было ночей,

И солнце грустно без лучей,

Как раскаленный уголь, тлело!

Огонь пылал, ходил стеной,

По ветвям бегал, развивался,

Как длинный стяг перед войной;

И страшный вид передавался

Озер пустынных зеркалам...

От знойной смерти убегали

И зверь, и вод жильцы, и нам

Тогда казалось, уж настали

Кончина мира, гибель дней,

Давно на Патмосе в виденье

Предсказанные. Все в томленье

Снедалось жадностью огней,

Порывом вихрей разнесенных;

И глыбы камней раскаленных

Трещали. - Этот блеск, сей жар

И вид дымящегося мира,

Мне вспомянули песнь Омира:

В его стихах лесной пожар.

Но осень нам дала и тучи

И ток гасительных дождей;

И нивой пепел стал зыбучий

И жатвой радовал людей!..

Дика Карелия, дика!

Надутый парус челнока

Меня промчал по сим озерам;

Я проходил по сим хребтам,

Зеленым дебрям и пещерам;

Везде пустыня: здесь и там

От Саломейского пролива

К семье Сюйсарских островов,

До речки с жемчугом игривой {3}

До дальних северных лесов,

Нигде ни городов, ни башен

Пловец унылый не видал,

Лишь изредка отрывки пашен

Висят на тощих ребрах скал;

И мертво все... пока Шелойник

В Онегу, с свистом, сквозь леса

И нагло к челнам, как разбойник,

И рвет на соймах паруса,

Под скрипом набережных сосен.

Но живописна ваша осень,

Страны Карелии пустой:

С своей палитры, дивной кистью,

Неизъяснимой пестротой

Она златит, малюет листья:

Янтарь, и яхонт, и рубин

Горят на сих древесных купах,

И кудри алые рябин

Висят на мраморных уступах.

И вот, меж каменных громад,

Порой я слышу шорох стад,

Бродящих лесовой тропою,

И под рогатой головою

Привески звонкие брянчат...

Край этот мне казался дик:

Малы, рассеяны в нем селы;

Но сладок у лесной Карелы

Ее бесписьменный язык.

Казалось, я переселился

В края Авзонии опять:

И мне хотелось повторять

Их речь: в ней слух мой веселился

Игрою звонкой буквы Л.

Еще одним я был обманут:

Вдали, для глаз, повсюду ель

Да сосна, и под ней протянут

Нагих и серых камней ряд.

Тут, думал я, одни морозы,

Гнездо зимы. Иду... Вдруг... розы!

Все розы весело глядят!

И Север позабыл я снова.

Как девы милые, в семье,

Обсядут старика седого,

Так розы в этой стороне,

Собравшись рощей молодою,

Живут с громадою седою.

Сии места я осмотрел

И поражен был. Тут сбывалось

Великое!.. Но кто б умел,

Кто б мог сказать, когда то сталось?..

Везде приметы и следы

И вид премены чрезвычайной

От ниспадения воды

С каких высот? осталось тайной...

Но Север некогда питал,

За твердью некоей плотины,

Запасы вод; доколь настал

Преображенья час! - И длинный,

Кипучий, грозный, мощный вал

Сразился с древними горами;

Наземный череп растерзал,

И стали щели - озерами.

Их общий всем, продольный вид

Внушал мне это заключенье.

Но ток, сорвавшись, все кипит.

Забыв былое заточенье,

Бежит и сыплет валуны

И стал. Из страшного набега

Явилась - зеркало страны

Новорожденная Онега!

Здесь поздно настает весна;

Глубоких долов, меж горами,

Карела дикая полна:

Там долго снег лежит буграми,

И долго лед над озерами

Упрямо жмется к берегам.

Уж часто видят, по лугам

Цветок синеется подснежный,

И мох цветистый оживет

Над трещиной скалы прибрежной;

А серый безобразный лед

(Когда глядим на даль с высот)

Большими пятнами темнеет

И от озер студеным веет...

И жизнь молчит, и по горам

Бедна карельская береза;

И в самом мае, по утрам,

Блистает серебро мороза...

Мертвеет долго все... Но вдруг

Проснулось здесь и там движенье;

Дохнул какой-то теплый дух

И вмиг свершилось возрожденье:

Помчались лебедей полки,

К приютам ведомым влекомых;

Снуют по соснам пауки;

И тучи, тучи насекомых

В веселом воздухе жужжат.

Взлетает жавронок высоко,

И от черемух аромат